– Джонни… Джонни, – чья-то мягкая рука коснулась его головы и пощекотала за ухом.

Тяжёлые веки даже во сне не хотели размыкаться и пропускать сумрачный свет в глазницы. И голова, и всё тело следом были как будто напичканы железными слитками. А узкая детдомовская кровать, скрипучая и жёсткая, покрытая протёршейся простынёй, вдруг стала одним большим магнитом. Пахло сыростью и до слуха доносился перестук капель дождя по карнизу. Кровать Джонни стояла у окна в общей спальне младших мальчиков. В этой комнате он был уже самый старший, но переводить в другую его не торопились.

Мег сидела на краю кровати и улыбалась. Почему-то она была очень худая, на лице отчётливо проступали скулы. На одной скуле красовался свежий синяк. Каштановые волосы были взъерошены после недавней драки. Меган не могла найти общий язык с другими девчонками. И сегодня был тот самый день, когда она решила, что хватит. Больше она не будет терпеть обвинений, брани и побоев. Она уйдёт. И заберёт брата с собой. Хотя недавно ей сказали, что молчун-Джонни совсем не её родной брат, просто похож. Но Меган не верила сплетням. Она смотрела в тёмные глаза мальчишки и видела в них своё отражение. Никто в целом мире не смотрел на неё так, как брат. Только он никогда не оставит её.

– Собирайся, – сказала она и поднялась на ноги. Кровать жалобно скрипнула. Меган отошла к окну и стала наблюдать за тем, как ветер колышет деревья. Джонни никогда не спрашивал сестру, зачем и почему. Он просто делал, что она просила. Но в тот день он чувствовал, что не надо… а спящий где-то в Вайоминге Шторм знал наверняка, что он увидит следом.

Почему-то во сне тот проклятый фургон, в который много лет назад села Мег с братом, выглядел совсем уж зловеще. Он был какой-то бесцветный и даже ржавчина, которой был испещрён корпус, была серой, как на старой чёрно-белой киноленте. Водитель не улыбался, а скалился и как будто даже клыки у него были не человеческие, звериные.

Дождь лил как из ведра. Кроссовки Меган набрали столько воды и грязи, что уже не были похожи на обувь. Тонкая ткань платья намокла и липла к телу, позволяя угловатым девичьим формам завлекающе проступать. Волосы Джонни лезли ему в глаза, перекрывая обзор. Он не видел, чьи руки подняли его без спросу и засунули в темноту фургона. Спустя мгновение послышался смущённый смешок Мег. И как она просила шёпотом кого-то убрать руки. Автомобиль дёрнулся и поехал.

Спящий Шторм съёжился на кровати и мучительно выдохнул женское имя. Даже во сне он не мог переиграть случившееся. Знал, что ничем хорошим не кончится, пытался выдавить из себя хоть слово, но не мог. И потом не мог ещё очень долго, пока не пришла Великая Смерть и не унесла всю человеческую грязь, оставив детям шанс сделать новый мир лучше. Но ведь дети не воспользовались им. И сейчас повсюду то же самое дерьмо, насилие, притеснения. Ради чего была эта пандемия? Ничего не изменила. Ничего…

Ни до, ни после той ночи не было момента, когда бы Шторм подумал: Мег, какая же ты дура… Но сегодня во сне вжившийся в тогдашнего мальчонку Джон смотрел во все глаза на промокшую, глупо хихикающую сестру, ловящую каждое слово этого извращенца-водилы. И думал, да, сестрёнка, ты всё-таки дура. Как можно было не заметить очевидного? Как можно было поверить компании мужиков, которые с канистрами пойла ехали на вечеринку в соседний город? Зачем было уходить из приюта в такую ненастную, тёмную ночь? Может быть, Меган думала, что вдвоём им никто не страшен. Но что мог пацанёнок, которого и в двенадцать лет принимали за первоклассника? За следующие несколько лет Джон вытянется, резко возмужает, как это часто бывает у мальчиков-подростков. И даже скудное, несбалансированное, как бы сказали до Великой Смерти, питание не помешает этому. Теперь бы он смог защитить её, а тогда…

Губы спящего дёрнулись в скорбной ухмылке.

Да, он попытался. Когда в доме, куда их привели, вдруг погас свет и раздалось улюлюканье, а потом треск тонкой мокрой ткани, вскрик, всхлип, звонкие удары ладонью по обнаженной коже. Плач. Джонни дёрнулся куда-то вперёд, навстречу этим звукам, наткнулся на кого-то, изо всех сил дёрнул на себя за одежду, та поддалась, порвалась, отдавшись болью слабых в пальцах. Мальчик получил рукой наотмашь и свалился на пол, ударившись проступавшим сквозь кожу позвоночником. Кто-то взял его за шкирку, отбросил в сторону, начал пинать тяжёлыми ботинками, покрывая детское тело синяками и кровоподтёками. Входная дверь распахнулась, впуская в дом ветер и холодные капли. Джонни пинали к выходу. И в тот момент, когда мальчишка упал лицом в размокшую грязь, в доме раздался дикий вопль.

По щеке Шторма скользнула слеза.